Субъективно. «Испанская баллада» – трудное счастье тюменского театра

Режиссер-постановщик и балетмейстер спектакля Сергей Захарин в наше время коротких сообщений и видосов на пару минут отважился на масштабное полотно.

Дан второй звонок. На открытую не освещенную еще сцену, не привлекая к себе внимания, выходят два актера и, заняв свои позиции, замирают. Заметив это, зрители в зале поневоле приглушают голоса и исподволь следят за неподвижными фигурами, словно боясь помешать им молчать.

Они еще не знают, что именно эти герои премьерной постановки тюменского драмтеатра «Испанская баллада» будут «повинны» во всем, что произойдет в средневековой Испании, в тюменской ее части, за ближайшие почти четыре часа.

Третий звонок. Сцена оживает от втягивающейся в игровое пространство многоголовой, многорукой массы людей, представляющей из себя единое целое, в предложенном виде больше похожей на конгломерат насекомых. Но вот он рассыпается на отдельных персонажей, которые задышали, ожили и выкрутили маховик времени в далекое прошлое, втащив туда и зрителей.

Спектакль поставлен по одноименному роману известного немецкого писателя Лиона Фейхтвангера, написанному им в 1954 году, за несколько лет до смерти. В центре истории испепеляющая героев и страну страсть короля Кастилии к еврейской девушке. Это нежданное, неудобное наваждение оказалось невозможным в чопорную, завистливую эпоху, полную религиозных, национальных, кастовых ограничений и условностей.

Режиссер-постановщик и балетмейстер спектакля Сергей Захарин в наше время коротких сообщений и видосов на пару минут отважился на масштабное полотно. Контраст получился внушительный. Нагруженная не только историческим контекстом и жанровым сплавом драматического действия, мюзикла, танцевального шоу и символического театра, но и, например, отсылками к шедеврам изобразительного искусства, «… баллада» распадается, как паззл, объединенный только местом и временем действия. Похоже, идей, втиснутых в и без того плотную ткань постановки, хватило бы на несколько спектаклей, которые значительно выиграли бы в цельности и лаконичности высказывания. Однако драмтеатр решил обрушить эти потоки на зрителей сразу.

Во-первых, разгадывать ребусы, которых, как намекнул Сергей Захарин, там много (зрители уже нашли «Влюбленных» Магритта, да постановщики упомянули Брейгеля, воплощенного в массовке), во-вторых, только к десятому показу постановка наберет нужную форму. «Ребята обкатают ее, оттанцуют, – объяснил режиссер. – Как говорил мой мастер: на премьеру нужно приходить на десятый спектакль, потому что сдача еще ни о чем не говорит. А чуть позже все будет освоено, спокойно, на нужном уровне».

Однако уже на прогонах было видно, что постановка имеет огромный потенциал. Ковровые бомбардировки достижений современного театрального искусства накрыли зрительный зал полностью. Если не сражала наповал глубина и подвижность конструкции внушительных и выдержанных в едином стиле декораций, то покоряли пластические сцены вокруг крещения молодой еврейки, выражавшие чувства героев без слов, движением света и тьмы вокруг мечущихся тел, кажется, переставших принадлежать раньше таким знакомым артистам. Если дорожка из трупов, жертв войны, заботливо выложенных королем, не запускала по залу стаи мурашек, то с этим справлялась песня младенцу, с которым придется расстаться, чтобы без него умереть.

В самом начале его водружают на трон в весьма плачевном состоянии, причем он напоминал не короля могущественного государства, а скорее нищего бродягу, случайно завалявшегося во дворце. И это наводило на мысль, что постановочная группа, возможно, переусердствовала с репетициями.

На плечи Николая, а также Сергея Канаева , исполняющих эту роль посменно, ложится основная физическая нагрузка не только в драматических, полных высокоградусных переживаний, сценах, но и в пластических. К тому же не только Софья Илюшина , исполняющая роль Ракели, возлюбленной короля Альфонсо, то и дело повисает на исполнителе главной роли, ему же приходится на руках перетаскать с десяток увесистых парней в сцене после битвы. Немыслимые страдания на протяжении нескольких часов, которые, однако, доказывают, что труппа в целом способна на все.

Но Николай Аузин, кажется, счастлив. «Я ожидал, что эта работа окажется хорошей и важной. Спектакль важный для меня вот в такой степени! – показывает руками, в какой (в большой). – Спасибо Сергею Вениаминовичу, что пригласил Захарина, спасибо Сергею Александровичу, что заставил меня поверить. И я искренне верю и люблю этот спектакль. Самое главное — спектакль создавался в любви».

Любовь не знает меры. Наверное, здесь источник необыкновенной, кажется, вовсе лишенной меры избыточности, стремления вместить все в одну постановку, накал страстей, крик, не дающий различить кульминацию, и огромное нежелание, невозможность расстаться друг с другом, с историей, со зрителем, вылившуюся аж в несколько финалов, плавно ведущих к классической экспозиции всех действующих лиц в заключительной сцене.

После прогона авторы, собравшиеся, чтобы ответить на вопросы журналистов и зрителей, были довольны собой. «Мне не хотелось отрываться от сцены, – признался смотревший постановку третий раз директор театра Сергей Осинцев , в конце-концов тоже призванный к ответу. – Не потому, что я люблю наших актеров и то, что они делают на сцене. Просто спектакль действительно погружает в эту атмосферу. Не хотелось выходить из этого состояния».

– Я в этом спектакле не играю… – продолжил он.

– А мог бы, – подсказали веселые коллеги.

– Мог бы, да, – не смутился он. – Но сейчас очень сильно завидую актерам, потому что с одной стороны это адский труд, а с другой – просто счастье работать с такой постановочной командой и командой театра в целом. Будем надеяться, что не один еще фестиваль увидит этот спектакль, и зрители пойдут и будут с удовольствием смотреть, потому что таких постановок на нашей сцене достаточно давно не было. Я очень рад, что это случилось.